Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Вы понимаете, что этого нельзя делать? — спросил Василий.

— Нет.

— Все, кто уже пытался делать эти вылазки где?

— Где?

— Вот именно, что скорее всего мы даже никогда не узнаем, куда они удалились.

— Но вы вернулись, мин херц, — выдала Елена.

— Я? Так это уже когда было-то? Давным-давно.

— Все равно я запишу, что тот, кто вернулся один, как было сказано:

— Спрятался в кусты, а когда всех увели в плен, сказал:

— Прошу прощенья, я просто проспал.

— Вам бы, мэм, не в действующей армии работать, а в натуральной контрразведке: подозреваете людей без оснований.

— Если ты, дедушка, хочешь доказать свою состоятельность — иди в контратаку, и докажи свою полную лояльность городу Царицыну.

— Я здесь командир. Если уйду — кто будет командовать?

— Я.

— Это невозможно. И знаешь почему? Командовать крепостью может только тот, когда хоть когда-нибудь командовал див-и-и-зией.

— Вот давай пойдем и спросим у первого встречного, и увидишь, что он ответит.

— Ладно, но если нет, то сама пойдешь или искать танк на темнеющем поле, или гусятницей в курятник. Тут как раз они заметили Леву понуро бредущего по стене, ибо. Ибо все уже чувствовали, что начинается решающий бой за город, и перестали шастать за его ворота и обратно. Такая монетарная политика не приносила монет.

— Чё, Лева, скушно? — крикнула дочь Аги и Махно.

— Да, мэм, коплю деньги на дорогу, думаю, сдаваться придется, а бежать некуда — без денег: пути не будет.

— Ты в курсе, что Василий Иванович уходит в контрразведку?

— Нет.

— Но это так. Поэтому представь себе, что я устрою шмон, тогда вообще у тебя ничего не останется.

— Ты будешь главной? — решил уточнить Лева. И добавил: — Не думаю. И знаешь почему? Как только уходит герой — тут же находится другой, ибо.

— Ибо?

— Ибо свято место — пусто нэ бывает!

— Что ж, это логично, — задумчиво ответила Елена, — но только здесь больше никого нет, кто мог претендовать на эту диспозицию, или ты имеешь в виду себя?

— Нет, ибо сказано:

— Придут и обрящут.

— Хреновина какая-то, ты понимаешь, что он говорит? — обратилась Елена к Василию Ивановичу.

— Логика — это видеть то, что находится за чертой видимости, — сказал Василий Иванович, — значит, вполне может быть.

— Послушайте, я в это не верю.

— Как хочешь, я уйду, — сказал печально Василий, — но тогда участь Царицына может быть предрешена.

— Да иди уж, не пророчь, тут без тебя пророков хоть отбавляй, и я рада, что сейчас они все расселись по кабакам, а то ни пройти — ни проехать, чтобы не задавить пророка.

Василий Иванович ушел, и к вечеру нашел засыпанный землей, травой и даже откуда-то взявшимися деревьями Сонькин танк.

Далее, Врангель переходит на сторону Белых. Как?

Василий Иванович ушел, и нашел танк, засыпанный чем попало, но очень уютно и незаметно.

— А-аткрыва-а-й-й! — рявкнул он так, что разбудил бы не то, что мертвого, но и любого другого.

— Я не спала, — ответила Сонька, когда отрыла нижний люк.

— Не боишься открывать первому встречному?

— Кроме тебя так придурошно никто не орет.

— Спасибо, что пригласила. И да:

— Чем угощаешь?

— Ну, ты сказанул, брат.

— Я тебе не брат.

— Тем не менее, должен понимать, что я в походе, уже две вечности. Одну, когда меня дезориентировали на сторону Белых, а вторую вечность я болтаюсь по этому полю без права переписки, или хотя бы контакта с людьми другой ориентации.

— Спасибо за спирт, — сказал Василий, предлагая свою:

— Царицынскую колбасу на общий стол, — у вас на этом поле боя все пьяные, а у нас — сытые.

— Ты хочешь ввести меня в заблуждение? — спросил Сонька, — напрасно, я не враг, и очень, очень близкий друг.

— Не надо так говорить, дорогая. И знаешь почему? Ибо друг наш близкий теперь находится, как правило, в заградотряде. Нужны неопровержимые доказательства, что вы не просто решили перейти на Нашу Сторона, но и имеете-те-е такую возможность. Или ты по глупости думаешь, что нас просто так от фонаря сделали одних белыми, а других красно-зелеными?

— Вы думаете, сэр, что одной моей воли недостаточно, чтобы стать царичанкой?

— Нет, конечно, и дело не в том, что и без вас, милая, в хгороде и иво окрестностях много претенденток на звание царицы, но совершенно ясно, что деление на Красных и Белых закреплено в серверах Альфы Центравры-а.

— У тебя нет туда доступа? — жалостливо спросила Сонька.

— Ответ на этот вопрос очень простой, — сказал Василий, — и знаешь почему?

— Ни у кого его нет? Да, только сам каждый может изменить своё адаптированное к одной из сторон сознание. И я рада, что теперь уже не надо доказывать тебе, что я — твоя! Ибо:

— Ты теперь сам вывел формулу сотрудничества:

— Здесь абсолютно нет предателей! — И следовательно, можно всем доверять смело. Но, как говорится:

— Доверь-ай, но про-верь-ай!

— Да, конечно, все честные по определению, и даже более того:

— Могут даже не догадываться, что:

— А за иво спиной сто-я-ли-и!

— Нет, кто-то об этом знал, и записал для памяти в Библии. Но не только с течением времени, но и тогда уже большинству было:

— Как об стенку горох. — Или как сказал Апостол:

— Посмотри в зеркало, и сделай опять также, по-своему, ибо вы Человек Разумный, и на большее не способны.

— Что мне делать?

— Иди на Царицын и докажи, что тебя:

— А меня пуля не берет!

— Пушечные снаряды хуже, чем обычные пули, они разрывают на части, которые потом не собрать.

— В свой танк не попадут.

— Я в эти сказки и приз-казки не верю.

— Тем не менее, у тебя больше нет выбора.

— Не понимаю, почему мне нельзя получить мандат: все на Деникина — или, что у них есть еще там?

— А в том-то и дело, что кроме твоего Махно, там больше никого нет. И я больше чем уверен: захочет командовать Ар-р-ми-ей-й! А ты говоришь:

— Он ушел на разведку в тайгу, а ты осталось тут заведовать столовой в Кремле.

— Что? Ах, ты об этом. Нет, ты ошибаешься, нельзя запрячь в одну телегу трепетную лань, а этого ишака.

— Нельзя-то нельзя, да только можно.

— Я не понимаю, почему мне нельзя идти впереди ударного батальона:

— Все, чтоб — На Дэна толстожопого-писарчука!

— Ты скомпрометируешь наше доброе дело.

— Ах, вон оно как.

— Я не то хотел сказать, а только: можешь нас подставить, как щука Емелю, ибо:

— Он так и не научился ничего делать.

— Дак, ты сам сказал, что все наши добрые намеря-е-ния: бессмысленны.

— В общем так, пойдешь и поведешь его на Царицын.

— Это что-то вроде володи: закрыть амбразуру своей грудью, или, что тоже самое:

— Провести разведку боем?

— Это вопрос?

— Да, потому что заниматься такой хренопасией мне неохота. Нет, и знаешь почему? Это похоже на шпионку, которой больше некуда деваться, как только согласить на заведомо провальное задание, чтобы немцы во Франции думали:

— Мы иво взяли, — ну, для отчетности, необходимой, чтобы и мы им послали такого же засланного казачка с миссией Невыполнима, ибо она:

— Провал по определению.

— Я понимаю, — сказал Василий Иванович, — ты намекаешь, что мне лучше было не приходить.

— Да, ибо такие вещи надо самому делать, а не другим предлагать, непорядо-ш-но получается.

— Я бы пошел, но никто не поверит, что я — Белый.

— Это да, сволочь ты еще та. Нет, нет, и не упрашивай. Лучше дай мне другое задание.

— А это?

— Это? Возьми себе.

— Ну как ты не понимаешь: я известный — не мохгу.

— Если ты очень чего-то хочешь — сможешь. Скажи, что ты и есть легендарная Сонька Золотая Ручка.

— А если трахнут?

— Не давайся, приемы Дзю До знаешь?

Василий Иванович почесал загривок. Да, это действительно опасное задание, но как грится:

— Нам ли быть в печали? — И ответ:

— Не нам. И в результате мы видим красивую, не верящую в превратности судьбы молодую леди — возможно имеющую прибалтийские или польские, может быть даже дворянские корни — качающуюся на качелях, в волосах у нее цветы согласной если не на все, то на очень многое, мадьярки. Точнее, не качающуюся, а качавшуюся на качелях соблазнительную, как пельмени в горшочке в воображении человека, возвращающего с пляжа на Волге к ближайшему кафе, а оно находится высоко на горе. Потому что сидела она на окне уже, спиной, между прочим, к залу, где нервничал Фрай, ибо понимал всей душой:

— Не даст она ему пожрать спокойно. — А он именно тот Гость с Волги, который очень хочет есть. На Волге на самом деле не был, но сидел в тиши кабинета и кусал только жопу карандаша, да смотрел на чернила, понимая: